Все как всегда... мне больно и ничто не способно помочь. Мне надоело быть неудачницей. Нафиг. Больше не влюбляюсь. Ни за что.

Вот Кать... ты спрашивала вчера.... почему поменялось отношение...

Может, просто я стала взрослее. И понимаю, что любовь—не столько накал чувств, сколько ощущение того, что тебе хорошо и уютно рядом с человеком. А еще доверие. И хотя никому из парней я уж точно не доверяю... быть может Диме хоть чуть-чуть... вот поэтому и поменялось.

Только это все бред. Мне надоело. У Димы есть ты и Пися. У *** не буду говорить кто... первую не знаю, а вторую обижать не хочу.

Причины волнений.

-абсолютное незнание 6 последних билетов

-провалы в знании остальных 18 билетов

-незнание биографий и военных сражений, фигурировавших в половине билетов



Подготовка к экзамену

—предполагалась с начала 2007 года

—началась в прошлый четверг

—была активной, нервной и перемешивалась с истериками, прослушиванием музыки и жалованием по телефону



Факторы, способствовавшие сдаче экзамена

—поездка в родную вотчину с целью хоть что-то выучить=)

—сдавала последней и комиссии было уже лень дослушивать до конца и задавать вопросы

—возможно помогли начитанные в большом количестве заговоры=)

—поскольку забыла свой блокнот дома, не могу сказать, сошлась ли моя цепочка Пасьянса Медичи. Но, судя по результату, сошлась

—наличие справочных таблиц и возможность их использовать=)

—поддержка других экзаменовавшихся (Дашки, Катьки, Димы)

—умение говорить что угодно очень уверенно

—хоть какое-то знание материала=)

—еще в пятницу мне вдруг стукнуло в голову, что попадется 14 беилет и его непременно стоит хорошо выучить. Он и попался.



Итоги экзамена

—получено 5 "отлично"

—комиссия порадовалась=)

—покупаю Дашке полкило мороженого=)

—пьем медовуху=)

Завтра сделаю то, что должна была сделать еще 29 после ЕГЭ. Поеду к бабушке. И буду там учить. Ибо здесь просто невозможно....

Я выучу. Я справлюсь. все получится. У меня будет пять. Все будет хорошо...

я стопудофф мудак.... лана, пойду поучу....

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Заключение.

В своей трактовке образов Воланда, Иешуа и Пилата—самых ярких Евангельских образов—мне хотелось встать на сторону исследователей, полагающих, что дьявол все-таки дьявол, а не справедливый судья грешников, а Бог, не имеющий никакого отношения к Иешуа,—велик и всесилен. Когда я впервые читала роман, меня шокировали эти персонажи (особенно кощунственный Иешуа) и было теперь интересно попытаться найти оправдание своей симпатии к роману.

Булгаков был религиозным человеком, который не мог издеваться над Христом. Он отказывался писать антирелигиозные пьесы по заказу партии, так стал бы он в этом случае добровольно топать ногами образ Бога, подобно необразованному Иванушке?

Мы привыкли думать, что Воланд—самый обаятельный персонаж романа, безусловный гарант справедливости, воздающий всем по заслугам; что Иешуа—проповедник высшего морального закона, булгаковский образ видел идеального человека; Понтий Пилат всего лишь «жестокий пятый прокуратор Иудеи». Но это—только видимость. Иногда кажется, что булгаковеды настолько стремятся найти в романе что-то необычное и спрятанное глубоко, что забывают о том, что лежит на поверхности.

Однако именно обвинения церкви, предъявленные Булгакову, поверхностны. Они не учитывают его биографию и неправильно трактуют мотивы, которые подвигли писателя к созданию «Мастера и Маргариты». Последний роман М.А. Булгакова—не отрицание Христа, не поддержка гонений на церковь, а обличение общества, пропитанного атеизмом, где властвует Воланд.

«Мастер и Маргарита»--роман загадочный. В нем множество парадоксов и символов. Но, думаю, основная его идея ясно видна—если человек отрекается от Бога, это не дает ему свободы, как говорили атеисты, а ввергает его во власть сатаны, от которого нет защиты, кроме веры.

Образ Иешуа в романе.

Откуда пришел Га-Ноцри?

Принято считать, что Иешуа Га-Ноцри—персонаж, восходящий к Иисусу Христу, а в главах о Пилате и Иешуа «Булгаков прежде всего опирался на Евангелие и апокрифические сказания о Христе».

Имя «Иешуа Га-Ноцри» Булгаков встретил в пьесе Сергея Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» (1922), а затем проверил его по трудам историков. В булгаковском архиве сохранились выписки из книги немецкого философа Артура Древса «Миф о Христе», где утверждалось, что по древнееврейски слово «нацар», или "нацер", означает «отрасль» или «ветвь», а «Иешуа» или «Иошуа» - «помощь Яхве» или «помощь Божью». Так же в архиве сохранились и выписки из книги английского историка и богослова епископа Ф.В. Фаррара «Жизнь Иисуса Христа» . Из его книги Булгаков узнал, что упоминаемое в Талмуде одно из имен Христа - Га-Ноцри означает Назарянин. Древнееврейское «Иешуа» Фаррар переводил несколько иначе, чем Древе, - «чье спасение есть Иегова». С Назаретом английский историк связывал город Эн-Сарид, который упоминал и Булгаков, заставляя Пилата во сне видеть "нищего из Эн-Сарида". Во время же допроса прокуратором Иешуа в качестве места рождения бродячего философа фигурировал город Гамала, упоминавшийся в книге французского писателя Анри Барбюса "Иисус против Христа". Выписки из этой работы, вышедшей в СССР в 1928 г., также сохранились в булгаковском архиве.

Поскольку существовали различные, противоречившие друг другу этимологии слов "Иешуа" и "Га-Ноцри", Булгаков не стал как-либо раскрывать значение этих имен в тексте "Мастера и Маргариты". Из-за незавершенности романа писатель так и не остановил свой окончательный выбор на одном из двух возможных мест рождения Иешуа Га-Ноцри.

Идеальный человек.

Критики по-разному трактуют образ Иешуа и намерения автора относительно его. В.Г. Боборыкин считает описанные в евангельских главах романа события «пятым, гораздо более стройным вариантом истории деяний, осуждения и казни Иисуса Христа». Иешуа Га-Ноцри в изображении Мастера нисколько не похож на Сына Божьего. Однако его имя прочно ассоциируется у читателя именно c ним . И все же те, кто пишет бесчисленные статьи о М.А. Булгакове и «Мастере и Маргарите» трактуют этот образ иначе, чем евангелисты. Для них Христос—это Иешуа, а тот, в свою очередь, не Бог, но Человек, хотя и наделенный необыкновенными способностями. Считается, что образ Иешуа, созданный Булгаковым, это отражение видения Христа самим писателем, который, судя по рукописям ранних редакций, стремился сделать показать его так, чтобы у читателя не возникло даже малейшего ощущения Божественного происхождения персонажа. Вот выводы, которые делает Л. Яновская после изучения текстов ранних рукописей романа: «...Иешуа знает о болезни Понтия Пилата, смерти Иуды, но не знает о своей судьбе. В нем нет божественного всеведения. Он человек. Человечность героя обостряется автором от редакции к редакции. Он предстает самым, что ни на есть, земным, таким же смертным, как и все живущие на Земле люди. Однако у него есть одна особенность—свобода духа. М. Булгаков использует цветовую символику для намека на эту свободу: Иешуа «...был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба...» что говорит о его простоте, невинности, нравственной чистоте. Но эта свобода происходит скорее от его наивности, от того, что он не подозревает о политических интригах правительства и вероломстве людей. Свобода его духа добавляет его образу очарование, но не божественный ореол. Он, как всякий человек, боится боли («Я понял тебя. Не бей меня»), испытывает досаду на Левия за то, что тот неверно за ним записывает. Внешне Иешуа невзрачен: Булгаков, в отличие от Фаррара, всячески подчеркивает, что Иешуа Га-Ноцри - человек, а не Бог, поэтому он и наделен самой неблагообразной, не запоминающейся внешностью: старый разорванный хитон, синяк под глазом, тревожное любопытство во взгляде. Но у него есть внутренняя сила: люди, которые его слушают, проникаются его речами и готовы пойти за ним, куда бы он их ни повел ( как Левий Матвей, бросивший деньги на дорогу). У него есть независимость мыслей, которую не могут в нем подавить угрозы и обстоятельства. Этим свободомыслием он заражает окружающих людей, и поэтому он так опасен для Каифы и остальных членов Синедриона.

В целом можно сказать, что образ Иешуа Га-Ноцри во многом близок к распространенному на рубеже 19-20 веков толкованию Иисуса Христа прежде всего как идеального человека. М.А.Булгаков не противопоставляет своего героя Христу, а как бы «конкретизирует» евангельскую историю (как он ее понимает), помогая нам лучше ее осмыслить. Его Христос лишен ореола божественного величия, и тем не менее он вызывает уважение и интерес - такова притягательная сила его личности и суждений. Его смерть на кресте вполне закономерна для персонажа подобного типа: он слишком добр и наивен, чтобы выжить в нашем греховном мире. А значит ему «нет места на земле», как многим похожим на него героям русской литературы.



Иешуа—образ человеческого начала Христа?

Образ Иешуа самый кощунственный, с точки зрения Церкви, образ в «Мастере и Маргарите». По мнению М. Дунаева, устами своего героя (Иешуа) автор отверг истинность Евангелия, представив свою версию евангельских событий. Так же он обвиняет Булгакова в желании заставить читателя поверить: истина в том, что составило содержание романа. Разумеется, образ этот никак не мог понравиться священнослужителям, поскольку Иешуа хотя и проповедует учение о милосердии и всепрощении, является еретическим арианским персонажем.

Иешуа слишком отличается от Христа, чтобы говорить о нем даже как о человеческой части Спасителя . У него нет никакой реальной власти в мире людей, не говоря уже о мире сверхъестественном. У него настолько идеалистическое представление о жизни, что не он способен в Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора. По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком, в самом же начале допроса «донеся» на верного ученика Левия Матвея, свалив на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел («Ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но…Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил»). Мудро ли это—вести разговоры с кем угодно и о чем угодно? Иешуа—идеалист. Его принцип: «правду говорить легко и приятно ». Он считает себя призванным говорить правду в глаза людям, и никакие практические соображения не остановят его на том пути. Он не задумывается о том, что его правда становится угрозой для его же жизни, потому что верит, что люди хотят ее услышать. Но было бы заблуждением отказать Иешуа хоть в какой-то мудрости только потому, что он не думает, что и где говорит. Тут-то как раз он достигает подлинной духовной высоты, ибо руководствуется не соображениями рассудка, но стремлением «просветить» людей. Ему и в голову не приходит, что его слова могут быть использованы против него, он просто не способен подозревать других в такой низости. Он полагает, что «все люди добрые» и он сможет воздействовать на них, взывая к этой доброте, живущей в глубине их душ. Да, в своей вере он высок, но высота его - человеческая по природе своей. Он высок по человеческим меркам, по сравнению с тем подлецами и властолюбцами, которые его окружают. В нем нет ничего от Сына Божьего.

Иисус видел людей насквозь, он прекрасно знал все их намерения. Ему никогда не пришло бы в голову сказать, что все люди добрые, потому что ему известно, что такое грехи человеческие—именно их он призван искупить. Он обличал человеческие пороки, а не оправдывал их.

Иисус Христос являет собой высший образец смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы уничтожить всех утешителей и палачей, принял от них поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Своего Отца. Ему было, что противопоставить своим мучителям, но он не стал делать этого, потому что милосердие и желание спасти верующих значили для Него гораздо больше, чем Его мучения.

Иешуа нечего смирять: он слаб и находится в полной зависимости от воли Пилата, который может «перерезать волосок» его жизни. Ему хочется свободы, но он не способен даже понять намеки Пилата и солгать во имя своего спасения. Иисус проповедовал, зная, что произойдет с Ним в будущем, не боясь никого и не таясь. Он говорил правду не потому, что это для Него было «легко и приятно», а потому, что это было необходимо для верующих людей. Его долгом было дать им веру, которая помогала бы им жить и давала бы надежду. Иешуа не подозревает о своей участи, он верит в возможность того, что Пилат его отпустит: «А ты бы меня отпустил, игемон...», потому что предполагает в нем доброту. Впрочем, Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь провокация Иуды из Кириафа решает исход дела не в пользу Иешуа.

Иисус готов был пожертвовать собой ради людей, пожертвовать сознательно. Иешуа жертвенно несет свою правду, но его жертва--романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека. Поэтому, у Иешуа нет волевого смирения и подвига жертвенности.

У Иешуа нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом Своих судей. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно "добрые люди". В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление. Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это - центральная идея булгаковского повествования о бродячем философе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Как проповедник Иешуа тоже довольно слаб, потому что его идеи расплывчаты, не имеют под собой никакой реальной основы, он не в состоянии дать людям главного - веры, которая может послужить им опорой в жизни. Даже верный ученик не выдерживает первого испытания, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа. Иешуа не знает, в чем состоит истина, о которой он так часто говорит.

-Что такое Истина? - скептически вопрошает Пилат. Христос ничего не ответил на этот провокационный вопрос—он уже все сказал на своих проповедях тем, кто хотел слушать. Иешуа, наоборот, демагогичен:

- Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе даже трудно глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Если бы он знал четкий ответ на этот вопрос, то не был бы столь многословен. Однако Иешуа—не Бог, а только Бог знает Истину. Нет никакой скрытой глубины в его словах, он свел истину к тому факту, что Пилата в данный момент болит голова. Он ушел от ответа на вопрос, достаточно талантливо переведя разговор на тему, больше всего волновавшую собеседника в данный момент. Некоторые критики видят в этом диалоге отрицание истины как таковой, объявления ее отражением быстротекущего времени. Но, думаю, Иешуа, не заслуживает такого сурового приговора. Иешуа—философ с нечетко сформулированной идеологией, не претендующий на то, что его знание абсолютно, а не какой-нибудь «Великий учитель». Его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию «мудрости мира сего».

Иешуа предстает носителем утопических идей социально-политической справедливости: «В числе прочего я говорил, - рассказывает арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть».

Здесь мы видим прямое расхождение с Евангелием, поскольку Христос никогда не отрицал земную власть, утверждая : «Кесарю—кесарево, Богу—Богово».

Он не знает, что такое истина. Как же он может рассуждать о ней, если не может четко сформулировать ее определение? Главной надеждой, данной людям Христом, была надежда на Воскресение. Иешуа такую надежду дать не способен: в романе есть суд, казнь и погребение философа, но нет его Воскресения. Нет в романе и девы Марии, Богородицы. Своего происхождения Га-Ноцри не знает: «...я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...». Стало быть, Иисус вовсе даже не из Богом избранного племени.

Из вышесказанного следует вывод, что Иешуа существенно отличается не только от Христа-Бога, но и от Христа-Человека.

Христос не по Булгакову, а по Воланду.

На первый взгляд в своей трактовке образа Иисуса М.Булгаков близок Льву Толстому («Соединение и перевод четырех евангелий»). Однако Иешуа Га-Ноцри – все же не простой человек, учитель праведности, ибо Воланд мыслит себя с ним в «космической иерархии» примерно на равных. Сопоставимы они и в глазах автора романа, заставляющего в финале Левия Матвея явиться посланцем от Иешуа к Воланду и просить последнего наградить Мастера покоем. Примечательно, что к этой идее равенства Иешуа и Воланда М.Булгаков шел постепенно, в глубоких раздумьях. Ранняя третья редакция романа фиксирует такое отношение героев, при котором Иешуа приказывает Воланду. Однако достигнутое в итоге равенство героев – только формальное. С точки зрения художественной выразительности и силы Иешуа бесспорно уступает Воланду. По мере развертывания повествования лик его бледнеет, расплывается и отходит на второй план.

Зато присутствие Воланда подчеркнуто со всей неоспоримостью – он был и в саду при разговоре Пилата с Каифой, он беседовал с Кантом, его свита хранит воспоминания о средневековых подвигах... У Иешуа нет поддержки народа, которой пользовался Христос,

он имеет только одного, совершенно непонятливого ученика, у него нет апостолов, которые благовестили бы о его воскресении – потому что не было и Воскресения, нет Церкви, которая хранила бы предание о нем и действовала в истории его именем...

Безусловно, доводы логичные, красивые. Но как быть с тем фактом, что сам Булгаков был верующим человеком, отказывался писать антирелигиозные пьесы, похоронен по христианскому обряду? В защиту писателя со своей трактовкой образа Иешуа и целей автора относительно его выступил А.Кураев.

Отрицать кощунственность образа Иешуа он, разумеется, не стал. Да, Булгаков предложил свою версию толстовско-атеистической гипотезы, но при этом нельзя с полным основание утверждать, что это учение близко самому Булгакову. Учение Иешуа—не идеал писателя, так же как он сам—не любимый и положительный герой. Образ Иешуа набросан отнюдь не привлекательными штрихами—заискивающая улыбка, умильный голос, шмыганье носом. Да, Булгаков мог стараться приблизить его образ к человеческому, а не божественному, но все же с Иешуа он слегка переусердствовал. Персонаж, описанный подобным образом, не может вызвать симпатий у автора, не так описывают любимых героев. Получается, что в Христе автор мог видеть только личного врага, потому и высмеял его жестоко, как литераторов МАССОЛИТа. Но этот факт никак не вписывается в биографию Булгакова. Нельзя отрицать того, что он изучал оккультизм, но антирелигиозным человеком он не был и не стал бы издеваться над Богом. И поэтому между собой и Иешуа он в качестве рассказчика поставил Воланда, вложив в его уста мнение о Христе тех кто считал своим долгом растоптать Его.

Роман Булгакова—это доказательство от противного. Он нарисовал образ Христа, но кто показывает нам Его? Воланд. А уж он-то смотрит на него как на врага многие тысячи лет. Иешуа Воланда не пугает, а вот крестное знамение или Иконка Христа, прикрепленная к груди Ивана Бездомного в ранних редакциях, способны защитить от сатаны и его свиты. Позже, с ростом атеистических настроений в обществе, Булгаков убрал некоторые «слишком христианские» сцены и детали: покаяние Босого, иконку, приколотую к коже Ивана, «чтобы пролить кровь за Христа», сцену растаптывания лика Христова.

Сам Булгаков никогда не осмелился растоптать лик Божий. Но атеисты вроде Берлиоза и Бездомного делали это легко и с превеликим удовольствием. С таким же удовольствием в своем «Евангелии» с Иешуа расправляется Воланд, однако Иешуа—лишь пародия, созданная самим сатаной для того, чтобы себя возвеличить. Иешуа распяли, но он не воскрес. А Воланд и его свита бояться крестного знамения и маленькой иконки на груди почти не верующего человека. Если бы Иешуа был Христом, то они просто посмеялись бы над этими действиями, но Азазелло грозится отрубить за крест руку, шляпа на голове перекрестившегося буфетчика превращается в котенка и впивается когтями в вышеупомянутую голову, а Ивана бесы не посмели тронуть, поскольку у него на груди был недавно им растоптанный образ. Поэтому Иешуа—это пародия. Но пародия не на того Христа, о котором мы читаем в Библии, а на того философа-неудачника, которым так старалась его выставить атеистическая пропаганда. Воланд прекрасно знает, что лучшая «прививка» от добра—это добро в «разбавленном» виде. Такой «прививкой» и является созданный им Иешуа. Как только последний истинный образ Христа будет уничтожен, уже ничто не помешает ему захватить всю полноту власти в умах москвичей.

А как же быть тогда с явным оккультным уклоном романа, показывающим двойственность тени и света, их взаимосвязь? Оккультизм—это поле, где играет Воланд. И он вторичен по отношению к христианству, а не наоборот. Одна из заповедей гласит, что не может быть других богов, кроме Бога христианского. В романе над Ершалаимом парят «золотые идолы», а Иешуа говорит, что верит в некого «бога», который «один». Но это—не Бог Отец. Воланд изо всех сил пытается доказать, что он равен Богу христиан, что Свет невозможен без Тьмы. Он словно пытается оправдать свое существования, рассуждая об этом. Но в романе мы ясно видим, что нет никакого равенства—всем в Москве завладел дьявол. Он карает и милует, ничто не способно его остановить.



Где же спасение?

Но где же был Бог, почему он не спасал людей от произвола Воланда? Неужели прав был Левий Матвей, проклиная Его?

Существует вполне логичное объяснение—Бог спасает только тех, кто в него верит. Однако в Москве вера стала атавизмом. Здесь литераторы танцуют под фокстрот «Аллилуйя», берут богоборческие псевдонимы и все никак не успокоятся, развенчивая божественность Христа. Люди вместо того, чтобы молиться в храме и соблюдать пост теснятся в Грибоедове и варьете. Они взорвали Храм Христа Спасителя и оставили пустое пространство там, где должен был быть символ Бога, и на пустое «свято место» тут же прикатили Воланд со свитой. Но вот наступает Светлое Воскресение Того, Кого Воланд высмеял в своем «Евангелии», и сатана не может дольше оставаться в Москве. Вроде бы—что произошло? Ничего. Ни знамений с небес, ни грома, ни прихода ангелов. Но дьявол и его свита вынуждены убегать из пасхальной Москвы. Потому что Богу не нужно насилие для того, чтобы обратить в бегство врагов, достаточно просто приблизиться к ним, и они убегают сами.

Объявляю официальное спасибо всем пришедшим послушать мой реферат людям. Было очень-очень приятно, что вы встали в такую рань ради меня=) я вас люблю=)!!!

ну а тем, кому интересно, но присутствовать не пришлось ... тем вариант без соращений выложу тут=)

ВведениеПроблема нравственности всегда очень остро стояла перед человечеством. Этой проблеме посвящено множество книг, начиная Библией и заканчивая произведениями нашего времени. Однако оплотом нравственности, безусловно, являются именно религиозные священные книги: Библия, Евангелия, поучения святых отцов.

Тема нравственного выбора часто фигурирует в произведениях русской классической литературы. И, как правило, выбор этот между голосом совести и тем, что диктуют обстоятельства. Голос совести же всегда основывается на том, чему с детства учат героя, а учат-то его как раз следовать закону Божию. Из этого можно сделать вывод, что русские писатели всех веков признавали единственно верным путем человека тот путь, который диктовался Евангелием.

Однако сама церковь далеко не всегда признавала произведения тех или иных авторов полезными для чтения. Одним из таких произведений является последнее творение М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором в качестве главного героя фигурирует извечный враг человечества—дьявол, а Иисус показан как обычный человек, бродяга-философ, не имевший никакой реальной, а тем более сверхъестественной власти. Во многих рассуждениях современных священников о литературе мы часто слышим о «Мастере и Маргарите», что этот роман о нечистой силе способен привлечь к читателю демонов и всякого рода неприятности. В некоторых источниках можно даже наткнуться за запрет чтения «Мастера и Маргариты».

Безусловно, «Евангельские главы» романа кощунственны и не могут не только оскорбить чувства верующих людей, но и вызвать неприятные ощущения у людей, довольно далеких от церкви, но все же привыкших уважать образ Спасителя. Но вопросы в толковании романа возникают по другим поводам. Можно ли переносить «кощунственность» на роман в целом? Можно ли с точностью сказать, что автор пародировал библейского Иисуса, а не кого-то другого? Можно ли заявлять о том, что Воланд—привлекательный персонаж, творящий справедливый суд над остальными героями произведения?

Исследователей творчества Булгакова можно условно разделить на две категории: тех, кто видит в трактовке евангельских образов писателем их видение самим автором, и тех, кто дистанцирует взгляд преподнесенный в романе от позиций автора. Первая точка зрения наиболее распространена, но, на мой взгляд, вторая—более верная. Представители первого «направления» зачастую трактуют образы героев как исключительно положительные или исключительно отрицательные, увлекаясь разбором их поступков и их последствий и забывая о мотивах этих поступков.

Религиозные мотивы «Мастера и Маргариты» в трактовке всего произведения редко выходили на первый план. Роман воспринимается большинством людей исключительно как обличающий советский быт 20х-30х годов. Мы привыкли осуждать булгаковских героев за то, что они «испорчены» квартирным вопросом, мошенничают, воруют, думают только о том, как бы нажиться. Однако мы забываем еще об одном их пороке, который, пожалуй, является родоначальником всех остальных—о безверии. Потеряв веру в Бога, люди забыли о нравственности, и теперь нечему удерживать их от неблагопристойных поступков. Быть может, именно поэтому очередной весенний бал Сатаны и проходит в Москве…

Продолжение в следующих записях=)

Мне стало лучше=) Спасибо, Бог!

Попыталась начать проговаривать реферат и всепомнить, о чем он—получилось не так уж и плохо.

Одела миленький белый сарафанчик и прошлась в нем немного, ловя заинтересованные взгляды.

Купила дорогой шампунь (надеюсь, поможет), диетические творожки (привет, талия=)), ананасы (прощай шоколад=)) и любимые духи (большой флакон за маленькие деньги=)). Съела редику и рис без соли.... чай тож диетический... короче, вошла в какой-то легкий и радостный поток. Надеюсь в нем остаться!=)