Реферат часть 3

понедельник, 28 мая 2007

22:14

Человек рожден не для счастья, а для того, чтобы научиться быть счастливым самостоятельно. Будь джедаем!

Образ Иешуа в романе.

Откуда пришел Га-Ноцри?

Принято считать, что Иешуа Га-Ноцри—персонаж, восходящий к Иисусу Христу, а в главах о Пилате и Иешуа «Булгаков прежде всего опирался на Евангелие и апокрифические сказания о Христе».

Имя «Иешуа Га-Ноцри» Булгаков встретил в пьесе Сергея Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» (1922), а затем проверил его по трудам историков. В булгаковском архиве сохранились выписки из книги немецкого философа Артура Древса «Миф о Христе», где утверждалось, что по древнееврейски слово «нацар», или "нацер", означает «отрасль» или «ветвь», а «Иешуа» или «Иошуа» - «помощь Яхве» или «помощь Божью». Так же в архиве сохранились и выписки из книги английского историка и богослова епископа Ф.В. Фаррара «Жизнь Иисуса Христа» . Из его книги Булгаков узнал, что упоминаемое в Талмуде одно из имен Христа - Га-Ноцри означает Назарянин. Древнееврейское «Иешуа» Фаррар переводил несколько иначе, чем Древе, - «чье спасение есть Иегова». С Назаретом английский историк связывал город Эн-Сарид, который упоминал и Булгаков, заставляя Пилата во сне видеть "нищего из Эн-Сарида". Во время же допроса прокуратором Иешуа в качестве места рождения бродячего философа фигурировал город Гамала, упоминавшийся в книге французского писателя Анри Барбюса "Иисус против Христа". Выписки из этой работы, вышедшей в СССР в 1928 г., также сохранились в булгаковском архиве.

Поскольку существовали различные, противоречившие друг другу этимологии слов "Иешуа" и "Га-Ноцри", Булгаков не стал как-либо раскрывать значение этих имен в тексте "Мастера и Маргариты". Из-за незавершенности романа писатель так и не остановил свой окончательный выбор на одном из двух возможных мест рождения Иешуа Га-Ноцри.

Идеальный человек.

Критики по-разному трактуют образ Иешуа и намерения автора относительно его. В.Г. Боборыкин считает описанные в евангельских главах романа события «пятым, гораздо более стройным вариантом истории деяний, осуждения и казни Иисуса Христа». Иешуа Га-Ноцри в изображении Мастера нисколько не похож на Сына Божьего. Однако его имя прочно ассоциируется у читателя именно c ним . И все же те, кто пишет бесчисленные статьи о М.А. Булгакове и «Мастере и Маргарите» трактуют этот образ иначе, чем евангелисты. Для них Христос—это Иешуа, а тот, в свою очередь, не Бог, но Человек, хотя и наделенный необыкновенными способностями. Считается, что образ Иешуа, созданный Булгаковым, это отражение видения Христа самим писателем, который, судя по рукописям ранних редакций, стремился сделать показать его так, чтобы у читателя не возникло даже малейшего ощущения Божественного происхождения персонажа. Вот выводы, которые делает Л. Яновская после изучения текстов ранних рукописей романа: «...Иешуа знает о болезни Понтия Пилата, смерти Иуды, но не знает о своей судьбе. В нем нет божественного всеведения. Он человек. Человечность героя обостряется автором от редакции к редакции. Он предстает самым, что ни на есть, земным, таким же смертным, как и все живущие на Земле люди. Однако у него есть одна особенность—свобода духа. М. Булгаков использует цветовую символику для намека на эту свободу: Иешуа «...был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба...» что говорит о его простоте, невинности, нравственной чистоте. Но эта свобода происходит скорее от его наивности, от того, что он не подозревает о политических интригах правительства и вероломстве людей. Свобода его духа добавляет его образу очарование, но не божественный ореол. Он, как всякий человек, боится боли («Я понял тебя. Не бей меня»), испытывает досаду на Левия за то, что тот неверно за ним записывает. Внешне Иешуа невзрачен: Булгаков, в отличие от Фаррара, всячески подчеркивает, что Иешуа Га-Ноцри - человек, а не Бог, поэтому он и наделен самой неблагообразной, не запоминающейся внешностью: старый разорванный хитон, синяк под глазом, тревожное любопытство во взгляде. Но у него есть внутренняя сила: люди, которые его слушают, проникаются его речами и готовы пойти за ним, куда бы он их ни повел ( как Левий Матвей, бросивший деньги на дорогу). У него есть независимость мыслей, которую не могут в нем подавить угрозы и обстоятельства. Этим свободомыслием он заражает окружающих людей, и поэтому он так опасен для Каифы и остальных членов Синедриона.

В целом можно сказать, что образ Иешуа Га-Ноцри во многом близок к распространенному на рубеже 19-20 веков толкованию Иисуса Христа прежде всего как идеального человека. М.А.Булгаков не противопоставляет своего героя Христу, а как бы «конкретизирует» евангельскую историю (как он ее понимает), помогая нам лучше ее осмыслить. Его Христос лишен ореола божественного величия, и тем не менее он вызывает уважение и интерес - такова притягательная сила его личности и суждений. Его смерть на кресте вполне закономерна для персонажа подобного типа: он слишком добр и наивен, чтобы выжить в нашем греховном мире. А значит ему «нет места на земле», как многим похожим на него героям русской литературы.

Иешуа—образ человеческого начала Христа?

Христос не по Булгакову, а по Воланду.

На первый взгляд в своей трактовке образа Иисуса М.Булгаков близок Льву Толстому («Соединение и перевод четырех евангелий»). Однако Иешуа Га-Ноцри – все же не простой человек, учитель праведности, ибо Воланд мыслит себя с ним в «космической иерархии» примерно на равных. Сопоставимы они и в глазах автора романа, заставляющего в финале Левия Матвея явиться посланцем от Иешуа к Воланду и просить последнего наградить Мастера покоем. Примечательно, что к этой идее равенства Иешуа и Воланда М.Булгаков шел постепенно, в глубоких раздумьях. Ранняя третья редакция романа фиксирует такое отношение героев, при котором Иешуа приказывает Воланду. Однако достигнутое в итоге равенство героев – только формальное. С точки зрения художественной выразительности и силы Иешуа бесспорно уступает Воланду. По мере развертывания повествования лик его бледнеет, расплывается и отходит на второй план.

Зато присутствие Воланда подчеркнуто со всей неоспоримостью – он был и в саду при разговоре Пилата с Каифой, он беседовал с Кантом, его свита хранит воспоминания о средневековых подвигах... У Иешуа нет поддержки народа, которой пользовался Христос,

он имеет только одного, совершенно непонятливого ученика, у него нет апостолов, которые благовестили бы о его воскресении – потому что не было и Воскресения, нет Церкви, которая хранила бы предание о нем и действовала в истории его именем...

Безусловно, доводы логичные, красивые. Но как быть с тем фактом, что сам Булгаков был верующим человеком, отказывался писать антирелигиозные пьесы, похоронен по христианскому обряду? В защиту писателя со своей трактовкой образа Иешуа и целей автора относительно его выступил А.Кураев.

Отрицать кощунственность образа Иешуа он, разумеется, не стал. Да, Булгаков предложил свою версию толстовско-атеистической гипотезы, но при этом нельзя с полным основание утверждать, что это учение близко самому Булгакову. Учение Иешуа—не идеал писателя, так же как он сам—не любимый и положительный герой. Образ Иешуа набросан отнюдь не привлекательными штрихами—заискивающая улыбка, умильный голос, шмыганье носом. Да, Булгаков мог стараться приблизить его образ к человеческому, а не божественному, но все же с Иешуа он слегка переусердствовал. Персонаж, описанный подобным образом, не может вызвать симпатий у автора, не так описывают любимых героев. Получается, что в Христе автор мог видеть только личного врага, потому и высмеял его жестоко, как литераторов МАССОЛИТа. Но этот факт никак не вписывается в биографию Булгакова. Нельзя отрицать того, что он изучал оккультизм, но антирелигиозным человеком он не был и не стал бы издеваться над Богом. И поэтому между собой и Иешуа он в качестве рассказчика поставил Воланда, вложив в его уста мнение о Христе тех кто считал своим долгом растоптать Его.

Роман Булгакова—это доказательство от противного. Он нарисовал образ Христа, но кто показывает нам Его? Воланд. А уж он-то смотрит на него как на врага многие тысячи лет. Иешуа Воланда не пугает, а вот крестное знамение или Иконка Христа, прикрепленная к груди Ивана Бездомного в ранних редакциях, способны защитить от сатаны и его свиты. Позже, с ростом атеистических настроений в обществе, Булгаков убрал некоторые «слишком христианские» сцены и детали: покаяние Босого, иконку, приколотую к коже Ивана, «чтобы пролить кровь за Христа», сцену растаптывания лика Христова.

Сам Булгаков никогда не осмелился растоптать лик Божий. Но атеисты вроде Берлиоза и Бездомного делали это легко и с превеликим удовольствием. С таким же удовольствием в своем «Евангелии» с Иешуа расправляется Воланд, однако Иешуа—лишь пародия, созданная самим сатаной для того, чтобы себя возвеличить. Иешуа распяли, но он не воскрес. А Воланд и его свита бояться крестного знамения и маленькой иконки на груди почти не верующего человека. Если бы Иешуа был Христом, то они просто посмеялись бы над этими действиями, но Азазелло грозится отрубить за крест руку, шляпа на голове перекрестившегося буфетчика превращается в котенка и впивается когтями в вышеупомянутую голову, а Ивана бесы не посмели тронуть, поскольку у него на груди был недавно им растоптанный образ. Поэтому Иешуа—это пародия. Но пародия не на того Христа, о котором мы читаем в Библии, а на того философа-неудачника, которым так старалась его выставить атеистическая пропаганда. Воланд прекрасно знает, что лучшая «прививка» от добра—это добро в «разбавленном» виде. Такой «прививкой» и является созданный им Иешуа. Как только последний истинный образ Христа будет уничтожен, уже ничто не помешает ему захватить всю полноту власти в умах москвичей.

А как же быть тогда с явным оккультным уклоном романа, показывающим двойственность тени и света, их взаимосвязь? Оккультизм—это поле, где играет Воланд. И он вторичен по отношению к христианству, а не наоборот. Одна из заповедей гласит, что не может быть других богов, кроме Бога христианского. В романе над Ершалаимом парят «золотые идолы», а Иешуа говорит, что верит в некого «бога», который «один». Но это—не Бог Отец. Воланд изо всех сил пытается доказать, что он равен Богу христиан, что Свет невозможен без Тьмы. Он словно пытается оправдать свое существования, рассуждая об этом. Но в романе мы ясно видим, что нет никакого равенства—всем в Москве завладел дьявол. Он карает и милует, ничто не способно его остановить.

Где же спасение?.

URL

Поделиться

- /userdir/0/0/6/5/0065/60500.jpg В машине было жарко, лишь прохладный воздух, задувавший в... Мы сильнее Туниса!

Сегодня смотрел на машины и думал о женщинах...Или наобор... ...сорвался. Прокричался. Легче не стало. Рад, что не уме... Японцы, как и положено на ЧМ, бегали и боролись все 90 ми...

Комментарии

Добавить комментарий

Расширенная форма

Редактировать

Использовать аватар

Изображения

Подписаться на новые комментарии


Запомнить

Реферат часть 3

Скольжение по морю тоналя/Будни страны Хулинам