Девочка мерзла. Ее окоченелые пальцы сжимали последнюю в пачке сигарету. Девочку шатало и мутило от никотина, но она все равно курила. Это приносило ей облегчение. На пару минут. Пара минут забвения, затуманившегося дымом сознания... пара минут передышки—и снова в океан боли.
Легкие нещадно щипало—от сигарет или от свежести?
Лицо раздражилось—от ветра или слез?
Девочка докурила последнюю сигарету. Ее плечо все еще саднило. По руке, противно щекоча, текла кровь. Но девочка привыкла зализывать раны. Их сложнее зализывать, чем наносить. Даже, если наносить их самой себе.
Привкус сигарет и вкус крови смешивались во рту. Волосы свешивались на глаза,мешая видеть небо. Да и когда она его видела? Память не извлекла нужный файл...
А небо было тихое, снежное. Оно всегда было тихое... оно молчало. Девочка смахнула кровь ладонью, пара капель долго летела из окна к побелевшей земле.
Девочка знала, что ей нельзя больше плакать. Она разучилась.
Девочка знала, что ей нельзя жалеть себя. Она больше не жалела.
Девочка знала,что ей нужно жить дальше. И она жила. Как умела.
Девочка знала, что ей нельзя жалеть себя. Она больше не жалела.
Девочка знала,что ей нужно жить дальше. И она жила. Как умела.
И Девочка улыбалась, устало смахивая кровь. Но это была ужасная полубезумная улыбка. Девочка рассмеялась. Страшным смехом. Так, наверное, смеялась ведьма-Маргарита, круша квартиру Латунского.
А потом девочка мягко сползла на холодный пол балкона. Какое-то время она лежала, но потом холод едва не зарезал ее и пришлось встать.
Ей так долго не спалось той ночью...